Орловский быстро прикинул на счетах.
— Вы не учли нестроевых в Особой бригаде, — сказал он, поправляя очки.
— Ну вот, теперь правильно. — Зотов доброжелательно взглянул на Орловского. — Так и запишем.
Он пометил итог и, взяв лист чистой бумаги, начал что-то писать.
— Степан Андреич, вы бы хоть перерыв, что ли, сделали, — укоризненно заметил Орловский. — Нельзя же так! Поберегите здоровье. Уж скоро вечер, а вы с раннего утра не вылезаете из-за стола… Посмотрите хотя бы, какие я замечательные книги достал, — кивнул он на маленький столик, на котором лежали три толстых тома в роскошных кожаных переплетах.
Зотов отрицательно покачал головой.
— Нет уж, друг мой. Я, знаете, привык доводить до конца каждое дело.
Он с солидным достоинством причесался, густо покашлял и, морща лоб, погрузился в работу.
На улице послышался шум подъехавшей машины. Орловский подошел к окну посмотреть.
— Командующий приехал, — сказал он.
За стеной послышались звуки торопливых шагов, дверь распахнулась, и в комнату быстро вошли Ворошилов, Буденный и Щаденко.
Они подошли к большому столу, за которым сидел Зотов, и стали рассаживаться.
— Сергей Николаевич, — позвал Ворошилов Орловского, — берите бумагу, присаживайтесь. — Он взглянул на часы. — Так„. Какие у нас сегодня вопросы?
— Первое — приказ на поход, — сказал Буденный. — Степан Андреич, приказ готов?
— Готов, товарищ командующий. Только переписать не успел.
— Не будем терять времени, — сказал Ворошилов. — Вы, товарищ Зотов, прочтите по черновику, а мы послушаем.
Зотов взял приказ и, кашлянув, начал медленно читать, после каждою пункта вопросительно поглядывая то на Ворошилова, то на Буденного.
Приказ предусматривал порядок движения Конной армии с Северного Кавказа на далекий Юго-Западный фронт. Армии предстояло пройти походным порядком более тысячи верст, двигаясь через Ростов на Екатеринослав и Умань.
Зотов кончил читать и убрал приказ в папку.
— Все? — спросил Ворошилов.
— Все, Климент Ефремович.
ЧАСТЬ ТЕКСТА УТРАЧЕНА
стриженными усами и прямым тонким носом, он надел буденовку и, оправив френч, вышел во двор.
Бурый с белыми бабками жеребец Гладиатор, а попросту Мишка, привязанный у тачанки рядом с небольшим рыжим коньком, встретил его приветливым ржаньем.
Ординарец Крутуха, терский казак, деловито вьючил седло.
— Здравствуй, Крутуха! — поздоровался Ладыгин.
— Здравия желаю, товарищ комэск! — не отрываясь от работы, бойко ответил Крутуха.
Иван Ильич подошел к коню и заглянул в переметные сумы.
Крутуха бросил на командира быстрый взгляд.
— Консервы с полка привезли. Какие-сь чудные банки, не по-нашему на них написано. Трофеи. Я уж получил, — негромко проговорил Крутуха, искоса поглядывая, какое впечатление произведет на командира его сообщение,
— Добре. Смотри береги. Они нам еще в пути пригодятся, — сказал Ладыгин.
Он оглядел двор и увидел лежавшего на бревне большого сазана.
— Где рыбу взял? — с удивлением спросил он.
— Ребята принесли. Бреднем наловили.
— Вот это добре. Отдай хозяйке на завтрак.
Крутуха молча кивнул.
— Не перековать ли нам правую? — спросил он, когда Ладыгин с грубоватой нежностью потрепал жеребца по упитанной шее.
Иван-Ильич нагнулся, поднял у жеребца ногу и стал внимательно осматривать ковку. Мишка прижал уши, шаля, куснул Ладыгина зубами за плечо и, притворяясь рассерженным, грозно всхрапнул.
Иван Ильич выпрямился.
— Ты что ж это, а? Разве можно хозяина так? — Он с укоризненным видом покачал головой. — Фу, срам какой!
Увидев, что глаза хозяина смотрят с обычным мягким выражением, Мишка повел ушами, качнул мордой, словно улыбнулся. Он хорошо знал, что этот молчаливый ласковый человек только притворяется сердитым и никогда не ударит. Жеребец доверчиво ткнулся губой в хозяйский карман и, получив кусок сахару, захрустел, помахивая коротким хвостом и медленно двигая надглазными ямками.
Ворота скрипнули. Держа под мышкой сундучок и шинель, во двор вошел военком первого эскадрона Ильвачев.
Не спеша ступая длинными ногами, Ильвачев подошел к Ладыгину, поставил сундучок, положил сверху шинель и раздельно, словно отрубая слова, сказал:
— Здорово! К тебе назначен. Военкомом. — И, помолчав, добавил: — Во всех отношениях.
— Ну? Вот это добре! — искренне обрадовался Ладыгин.
Еще во время формирования в Туле их связала общая любовь к книгам. Иван Ильич знал, что Ильвачев до революции был наборщиком в типографии, где, работая по ночам, испортил зрение. Поэтому при чтении ему приходилось пользоваться очками. Очки он терпеть не мог, постоянно терял их и вообще относился к ним с крайним пренебрежением.
— Так поверишь, что назначен к тебе, или бумажку показать? — спрашивал Ильвачев, покачиваясь на своих длинных ногах.
Иван Ильич взглянул на его худое остроносое бритое лицо и усмехнулся.
— Так, значит, я заступил, — сказал Ильвачев. — Пусть мое хозяйство пока здесь постоит, я схожу за конем… Да, товарищ Ладыгин, комиссар ничего тебе не говорил насчет ликвидации неграмотности?
— Нет. А что?
— Приказано за время похода ликвидировать. Иван Ильич в недоумении пожал плечами.
— Как же на походе ее ликвидировать? На дневках [25], что ли?
— Зачем на дневках? На дневках все равно не успеть. А я придумал. Смотри!
Ильвачев нагнулся, открыл сундучок и вынул из него пачку крупно нарезанного картона.
— Видишь? — он показал Ладыгину огромную букву.
— Ну, буква. А дальше? Как ты учить-то будешь?
— Очень просто. Всех неграмотных в голову эскадрона. Переднему бойцу букву на спину, а остальные — учи! Все равно делать нечего во всех отношениях.
— А ведь ловко! Ха-ха-ха-ха, — расхохотался Иван Ильич. — Молодец! Здорово придумал.
— Уж не знаю как, но комиссар одобрил. У меня тут целых три комплекта. — Ильвачев хозяйски похлопал по пачке. — Всю ночь сидел писал… Ну ладно, я пошел. Да, имей в виду: начальство ходит по эскадронам.
Ильвачев, размашисто ступая, пошел со двора.
— К нам, что ли, комиссар? — спросил Крутуха, кивнув вслед Ильвачеву.
— К нам. А что?
— Ребята его больно хвалят. Говорят, замечательный человек!.. Товарищ комэск, комполка идет! — сказал он настороженно.
По двору шли два человека: высокий в черкеске, лет тридцати, с крупным бритым лицом — командир полка Поткин-Посадский и небольшого роста, но такой плечистый, что казался квадратным, комиссар Ушаков.
Иван Ильич пошел навстречу им и доложил о состоянии эскадрона.
— Ого! Силен, Ладыгин, уже рыбки успел подловить, — улыбаясь, сказал Поткин, здороваясь с Ладыгиным и показывая на рыбу.
— Бойцы наловили, товарищ комполка, — сказал Иван Ильич.
Поткин нагнулся и взял рыбу.
— Фунтов на десять… Славная уха будет! — проговорил он, бросая рыбу и повертываясь к Ладыгину. — Ну как деда?
— Плохие дела, товарищ комполка.
— Что, старики остаются?
— Сегодня Назаров ушел.
Поткин с сожалением покачал головой.
— Да, жаль… Комиссар вот говорит, что они со своей земли не хотят уходить. Побили, мол, Деникина, и с нас, значит, хватит… Жаль, хорошие ребята были…
— А ты с ним говорил? — спросил Ушаков Ладыгина, пытливо глядя на него карими, монгольского разреза глазами.
— Ну как же!
— А он что?
— Известно что: хозяйство, мол, разрушено, разбито.
Во дворе послышались шаги. К ним шел черный как жук приземистый человек в накинутой на плечи лохматой бурке. Это был командир третьего эскадрона Карпенко.
— Вы меня требовали, товарищ комполка? — спросил он, подойдя к Поткину и глядя на него черными хитроватыми глазами.
Поткин сердито взглянул на него.
— Требовал. Что такое опять у тебя случилось? Жители приходили, жаловались — забор, мол, поломали.
— Да ну их, товарищ комполка! Брешут! У них доску возьмешь, они кричат: «Заборы палят!»
— Ты все же смотри, — строго сказал Ушаков. — Читал последний приказ?
— Читал. — Карпенко, стараясь скрыть смущение, переступил с ноги на ногу.
— Ну вот. А раз читал, то смотри в оба. А не то трибунал. Так-то…
Наступило неловкое молчание.
— Разрешите взойтить! — послышался от ворот сиповатый старческий голос.
Поткин повернулся на голос. В открытых воротах стоял дежурный по полку командир взвода Захаров, пожилой, добрейшей души человек, прозванный бойцами «папашей» за то, что звал всех сынками.
— Заходи. Чего тебе? — спросил Поткин.
— Разрешите доложить, товарищ комполка. Прибыли красные офицера. Три человека, — доложил Захаров, подойдя к командиру и придерживая руку у шлема.
